Рука и сердце [сборник litres] - Элизабет Гаскелл

на слова мистера Хиггинса. Тот подтащил стул поближе к огню и, поежившись, поставил ноги на каминную решетку. Потом он положил газету на край стола, что был ближе, и уставился на красные горящие угли, склонившись над ними очень низко, словно промерз до костей. Наконец он промолвил:

– Нет ли в газете сообщения об убийстве в Бате?

Мистер Дэвис, который как раз покончил со своими выписками и собрался было уйти, остановился и спросил:

– А разве в Бате произошло убийство? Нет, я ничего об этом не знаю. А кого убили?

– О, ужасное, чудовищное убийство! – проговорил мистер Хиггинс, не поднимая от огня глаз с расширенными зрачками. – Ужасное, ужасное убийство! Интересно, найдут ли убийцу? Не могу оторваться от пламенеющего центра этих угольев, – поглядите, он кажется бесконечно далеким и на расстоянии превращается в огонь страшный и неугасимый.

– Мой дорогой сэр, да у вас лихорадка! Вас бьет дрожь! – воскликнул мистер Дэвис, решив про себя, что его товарищ обнаруживает признаки горячки и что у него начинается бред.

– О нет! – возразил мистер Хиггинс. – Лихорадки у меня нет. Просто сегодня ночью очень холодно.

И он сосредоточился на статье в «Джентльменс мэгэзин», ибо и сам был изрядным книгочеем и занятия мистера Дэвиса могли заинтересовать его более, нежели остальных обитателей Барфорда. Наконец стрелки часов приблизились к десяти, и мистер Дэвис поднялся, намереваясь отправиться восвояси.

– Нет, подождите, Дэвис! Побудьте со мною! Мы разопьем бутылку портвейна, и это умиротворит Сондерса. Я расскажу вам об убийстве, – продолжал он, понизив голос и переходя на хриплый полушепот. – Жертвой была старухой, и он убил ее, когда она читала Библию у своего камина!

Он устремил на мистера Дэвиса странный, испытующий взор, словно рассчитывая, что эта ужасная история произведет на собеседника такое же глубокое впечатление, как и на него.

– О чем вы, дорогой сэр? О каком убийстве вы непрестанно твердите? Здесь никого не убивали.

– Да нет же, глупец! Говорю вам, это случилось в Бате! – внезапно вспылив, воскликнул мистер Хиггинс, а затем, успокоившись, в своей самой вкрадчивой манере, положив руку на колено мистера Дэвиса и мягко удерживая его возле камина, начал излагать историю убийства, которое занимало все его мысли; однако голос его был странно тих, лицо точно окаменело, а жесты сделались непривычно размеренными, словно механическими; он ни разу не взглянул мистеру Дэвису в глаза, но по временам, как вспоминал мистер Дэвис впоследствии, сжимал его колено, точно тисками.

– Она жила вместе со служанкой на тихой, старинной улице, в маленьком домике. Ее считали доброй старушкой, но, несмотря на это, она копила и копила деньги и никогда не жертвовала на бедных. Мистер Дэвис, разве не жертвовать на бедных – это не грех? Тяжкий, тяжкий грех? Я всегда жертвую на бедных, ведь так выражается любовь к ближнему, а однажды я прочел в Библии, что «любовь покрывает множество грехов»[11]. Старая грешница никогда не давала денег на благотворительность, она их лишь копила, сберегала и сберегала. Кто-то прослышал об этом; думаю, она сама соблазнила этого человека своим богатством, и Господь наказал ее за это. А этот человек – кто знает, мужчина то был или женщина? – узнал также, что в церковь она ходит по утрам, а ее служанка – днем, и потому, пока служанка была в церкви, а на улице и в доме ни души, тем временем сгущались зимние сумерки, надвигалась тьма, и она дремала над Библией, а это же грех, заметьте, мистер Дэвис, и Господь покарал бы ее за это рано или поздно; и потом раздались негромкие шаги, человек, о котором я вам рассказываю, вошел в комнату. Поначалу он – но нет!.. Поначалу, вероятно, – обо всем этом мы можем только гадать – он вежливо попросил ее отдать деньги или указать место, где она их прячет, но старая скряга и не подумала повиноваться, не взмолилась о пощаде, не вручила ему ключи, когда он стал угрожать ей, а лишь с презрением глядела ему в лицо. О боже мой, мистер Дэвис, однажды, когда я был маленьким, невинным ребенком, мне приснилось, будто я совершил такое преступление, и я проснулся в слезах, и моя мать утешала меня, – вот потому-то сейчас меня и охватила такая дрожь, а еще из-за холода, ведь там, снаружи, такая ужасная, невыносимая стужа!

– А он и в самом деле убил пожилую леди? – спросил мистер Дэвис. – Простите, сэр, но мне любопытно, чем кончилась ваша история.

– Да. Он перерезал ей горло, и сейчас она лежит в своей тихой маленькой гостиной, обратив кверху лицо, залитое мертвенной бледностью, в луже крови. Мистер Дэвис, это вино слабое, как вода, я должен заказать бренди!

Мистера Дэвиса ужаснула эта история, в то же время воображение его взыграло, как до этого – воображение его собеседника.

– Есть ли какие-нибудь улики, способные навести на личность убийцы? – спросил он.

Мистер Хиггинс залпом выпил полстакана неразбавленного бренди и лишь потом ответил:

– Нет, никаких улик! Его никогда не поймают, и я не удивлюсь, мистер Дэвис, не удивлюсь, если он в конце концов раскается и искупит свою вину, а если так – найдет ли он милосердие на Страшном суде?

– Это известно одному Богу! – торжественно провозгласил мистер Дэвис. – Какая ужасная история, – продолжал он, стряхивая с себя оцепенение. – Выслушав ее, трудно покинуть эту теплую, светлую комнату и выйти во тьму. Но ничего не поделаешь, – сказал он, застегивая сюртук, – могу лишь искренне надеяться, что убийцу отыщут и повесят. И послушайте меня, мистер Хиггинс, вам следует положить в постель теплую грелку и перед сном выпить горячего поссета с патокой, а я, если позволите, пошлю вам свою статью, прежде чем отправить ее старине Урбану.

На следующее утро мистер Дэвис зашел навестить мисс Пратт, которая что-то занемогла, и, желая показаться любезным и развлечь свою прихожанку, поведал ей все, что слышал накануне вечером об убийстве в Бате, изложив все весьма связно и занимательно и заинтересовав мисс Пратт судьбой старой леди – отчасти из-за сходства их положения, поскольку мисс Пратт тоже втайне копила деньги, и держала всего одну служанку, и оставалась одна в доме по воскресеньям, когда служанка уходила в церковь.

– А когда все это случилось? – спросила она.

– Не помню, назвал ли мистер Хиггинс точный день, но мне кажется, в прошлое воскресенье.

– А сегодня среда. Дурные вести разлетаются быстро.

– Да, мистер Хиггинс полагал, что об этом могли написать в лондонской газете.

– Не может такого быть. Откуда мистер Хиггинс об этом узнал?

– Не знаю,